Вернуться к Третьей главе: Осенняя ночь.

Кто на новенького?

Начало ноября выдалось теплым, хотя и дождливым. Уже несколько дней подряд Валька вставал с постели с твердым намерением идти в школу. «Десятый класс – это звучит гордо! — звучало в его душе, а потом сами собой добавлялись папашкины слова: — Пора уже и за ум браться, сынок!».
      Но всякий раз что-то мешало взяться за этот самый ум и сделать первый шаг на пути по дороге в страну знаний; в стране невежества было куда лучше. Вчера, например, глянул в окно: дождь льет, пусть не как из ведра, но вполне приличный. Левый туфель у него потек еще весной, когда они ошивались в Усть-Хуйске. Другую обувку пропил отец. Пойти в школу и сидеть шесть уроков с мокрыми ногами он не хотел. В галошах? Для юного джентельмена аристократических кровей, хотя и рабоче-крестьянского происхождения, это было по меньше мере—моветон… Он перевернулся на другой бок и задрых снова…
      И так каждый раз оставался дома.
      Сегодня мутные серые тучи обложили небо наглухо, как в танке, хотя ничего сверху не капало. Валька протер тряпкой туфли, одел мятую, но свежевыстиранную собственными руками рубашку, штаны были, конечно, грязноватыми, но они будут под партой, а к доске он выходить не собирался. И уже через пять минут, бодро посвистывая «Свобода, черт возьми, свобода!», без портфеля, без учебников и тетрадей, он энергично зашагал по тропинке вдоль железнодорожного полотна, этой крутой и дилнной насыпи с проложенными поверху рельсами: сначала он всё мурлыкал: Свобода, черт возьми, свобода … затем загундосил: А я—по шпалам, опять—по шпалам… а при виде школьного здаения прохрипел: С адэсского кичмана сорвались два уркана… Судя по этому репертуарчику, «а плюс бэ в квадрате» или «великий и могучий, ты был спасением во дни» в Валькиной голове и не ночевали…
      ЗА последние пять лет странствий Вальке довелось побывать во многих школах и даже в одном образцово-показательном интернате, куда засунула его мать накануне развода с отцом. Были среди них школы высоко-а=специализированные, куда даже приезжали из дальней Франции делегация учителей-французов, были среди них и те школы, где верх над пионерской и комсомольской организациями взяли местные хулиганы… Но в Тихом Омуте первый раз он видел школьное здание такой вышины, а поди ты — всего один этаж, первый и последний, больше нету. Валька вообще-то больше привык к новостройкам: холодным, необжитым, парадоксально сочетавшим в себе и свежую краску и свежую грязь, а эта школа была старой, длинной… Окна — узкие и высокие…
      Он прошёл сквозь незакрывавшуюся до конца входную дверь, поднялся по неожиданным трем ступенькам и остановился: направо был стенд с надписью: «Пионеры — Герои Советского Союза», налево—аналогичные картинки на рейках, озаглавленные: «Комсомольцы — Герои Советского Союза»
      И здесь внутри до глубины лёгких— ещё эта школа отличалась какой-то специфическим запахом — пахло какой-то гнилью как в подвале или в погребе; полумрак, сырость…
      Узкий и длинный, без окон, освещённый днём электричеством коридор был пуст. Не зная куда двинуться дальше, Валька остановился под стендами: цветные картинки на них были праздничными и нарядным, детскими своими лицами все герои были похожи на ангелочков или херувимчиков; Вальке даже показалось, что в полутьме они как-то светились, но приглядевшись он понял, что такой офуительный эффект возникает от того, что все они были обмотаны целлофаном…
     
      Постояв немного и не дождавшись живой души, Валька двинулся по этому оказавшемуся мрачным и чем-то подозрительным коридору, внимательно осматривая всё направо и налево. Ждать когда кто-то выйдет? Ломиться в первую попавшуюся дверь? Где же у них директорский кабинет?
      Х* Х* Х*

Стас вышел обратно в школьный двор, удивительно большой. Он снова прошёлся вдоль хозяйственный построек и вдруг заметил, что одна из дверей, которая была закрыта при первом его обходе, сейчас уже была приоткрыта…
      Перед этим он обошел школьный двор вокруг. Не один десяток школьных зданий за плечами…
      …а в этой сельской школе туалета не было вообще. В смысле в самом здании. Туалет находился на улице.
      Он поднялся по ступенькам, открыл пошире приоткрытую дверь и вошёл в тесную комнатушку, уставленную обломками стульев, стеклопакетами, бесчисленными коробками и узлами до такой степени, что некуда было ногу поставить, и он остановился на пороге… За очень небольшим столиком сидела женщина, перед ней стоял слегка навытяжку небритый мужичок.. Женщина выпучила глаза, мужичок обернулся и смерил оценивающим взглядом…
      = Где ваш директор?
      = В райком партии уехал, — моментально на автомате ответила женщина, — а зачем он тебе, сынок?
      Валька хотел окрыситься на «сынок», но внимательно посмотрев в печальные глаза, передумал. У женщины были своих таких, три… Точно таких же как этот—И везде этот неуклюжий угловатый подросток, спорщик, вызывал у окружающих неоднозначное впечатление. Его поведение …

= Меня записать надо — в десятый класс?
      = А документы?
      = А как же? — Валька вытащил из кармана две замусоленных бумажки: одна была справкой с печатью, другая — что-то вроде табеля тоже с круглой печатью.. От одной что-то отвалилось и упало на пол, оставшееся хлопец протянул женщине.
      = А личное дело?
      = Дела—у прокурора, у нас—делишки! — с вызовом подростка из неблагополучной советской семьи ответила Валька.
      Зинаида Ильинична развернула «документы» и всмотрелась в слепую машинопись… Этот досужий интерес подивил мальчишку: делать им что ли нечего, время тратить на обозрение…
      = А там нечего смотреть! У меня по всем предметам одна и та же оценка
      = Двойка, — кивнула Зинаида Ильинична. И хотя это должно было сказаться иронически, но в действительности вырвался вздох…
      = Б-бери круче! Железный тройбан!
      = Вот смотри, Михалыч, — осуждающе покачала головой Ильинична.— Они там, за мастерскими поселились… ещё с месяца два назад, а ведь никто не сходил к ним, не поинтересовался, почему хлопец в школу не ходит
      = А я тебе шо гутарю, Ильинишна, — покачал головой мужичок, — ну нема у нас савецкой власти и всё тут…
      = А ты сам почему в школу не ходишь?
      = А чё — Школа? — пожал плечами Валька.—Школа—не волк, в лес не убежит… Дадут мне и здесь справку…
      = Десятый класс—выпускной. Ты должен не справку, а аттестат о среднем образовании…
      = Отстаньте со своим аттестатом, — махнул рукой паренёк, — Дадут, никуда не денутся!
      Он поднял голову и встретился взглядом с прищуренным глазом Владимира Ильича Ленина. Ещё год назад новый, только прибывший откуда-то из-за Урала директор школы быстренько сориентировался и вместо вождя мировой революции, креатора и инспиратора Великой Октябрьской социалистической революции водрузил на стену позади своего директорского стула портрет Четырежды Героя Советского Союза… А этот старинной послевоенной рисовки раритет отдал на хранение завхозу… и сейчас Владимир Ильич радостно и с улыбочкой взирал на работу Зинаиды Ильиничны по обеспечению воспитательно-образовательно процесса материальными ценностями…
      Х* Х* Х*

Он вернулся из школы с запачканным высохшей кровью лицом, разорванной одеждой и с ужасом осознавая, что ему больше нечего одеть. Большущий синяк под глазом сделал его лицо торжественно мужественным.
      — Ты где это так? С кем этак мог поцеловаться? С кирпичом?
      — Где-где?! В источнике знаний, пионер — всем ребятам при-мер! — по-пионерски с вызовом отчеканил сын.—В нашей родной советской школе …
      — Дрался, что ли?
      — Нет, не дрался… для тупорылых объясняю: споткнулся, упал, потерял сознание, очнулся — гипс. Но без брильянтов.
      — Брось дурковать!
      — Серьезно. У нас брильянты нужны только для диктатуры пролетариата! Остальным они до задницы.
      — С кем подрался=то?
      — С родным и горячо любимым дедушкой Лениным!
      — Ну т и даешь!? Ну не хочешь говорить, ну и не надо!
      Удивился не только отец, удивился и сын: отец был трезв. «С Лениным? Владимиром Ильичем? Ну это ничего — лишь бы ты с директором школы не подрался, — наливая теплую воду из чайника, А Валька опустошенно плюхнулся на кровать. Никогда их еще судьба не заносила так далеко в южную стороны. Поедем на море купаться. ЭХ! Пальмы у моря! Ты ведь ни разу в жизни не видел пальмы» — поулутвердительно, полувосклицательно. «Это не смертельно!» — меланхолически согласился Стас. Здешний климат их не переставал удивлять. Стоял октябрь а на дворе было тепло. Женщины ходили в платьях, а мужики в пиджаках. В моду входили кожаные куртки, особенно гонялись за ними шофера. Подозревая неладное и нечистое. Отец осторожно осведомился у сослуживцев на работе: «А снег здесь бывает? — «Какой год бывает, а какой год и нет!» — ответили ему уклончиво. «А как же вы без снега?» «Совсем здесь народ распущенный: как же без снега? Значит, и зимы здесь нет. Ну и дела!»
      — А директор школы у вас спортивный! Член партии! — любопытствовал отец. «Папа, мне это до фени! Пусть он будет хоть трижды распартийный!» — «Ну как же так?! Должон же быть комсомол, А то кто ведь за порядком смотреть будет? Иначе народ просто переколошматит друг друга и без объявления термоядерной войны»… Валька намочил кусок рванины и стал вытирать лицо.
      — Как же он допускает, что ученикам морды бьют? — Я — не ученик, папа! — А кто же ты такой тогда? — Я на новенького сыграл! — А били то за что?
      Валька озабоченно потрогал губу — она пухла со страшной силой.
      = А что в ваше комсомольское время в школе не дрались?
      = В школе дрались всегда. Ну и что из этого следует?
      = Ты прямо не от мира сего, папаня, природный мой отец! Как тогда однажды поехал за запахом тайги, так до сих пор у тебя под крылом самолёта поёт природное море тайги…
      Да, действительно, почему в те времена, когда учился отец, в школе не били новичков, а потом стали бить? Почему именно в наше время школа становится всё больше и больше похожей на гнездо организованной преступности? Ладно, пойдём дальше! Валька этого поворота объяснить не смог и поэтому молчал, Сложность состояла еще и в том, что спроси у любого академика тогдашней страны, и он тоже бы не ответил. Процессы люмпенизации охватывали одну шестую часть суши со страшной силой. Народ вырождался. Генетическая база полностью истощенная тремя кровопролитнейшими войнами за неполных полстолетия перестала нормально функционировать ….
      Х* Х* Х*

БЕЗ УЧИТЕЛЯ
      = Никишок! Это ты у нас щас директор? — осведомился ломким баском кто-то из учащихся…
      = Ну да! Кочегарить надоело, так он решил переквалифицироваться в …. Чабана
      Громкий взрыв хохотка напомнил о запорожцах, пишущих письмо турецкому султану…
      Табличка «Кабинет биологии» висела не на двери, а рядом с дверью — на стене. Дощатая филенка не была преградой для монотонного гула. Потеки, пятна загадочного происхождения, росчерки от сапогов украшали её низ.
      Валька слегка потянул за ручку и в образовавшуюся щель увидел свободно повернувшихся друг к другу учащихся, и довольно громко вслух болтавших друг с другом.
      «Понятно!! Без учителя!».
      Поэтому недолго думая Валька распахнул дверь, смело переступил порог и вздрогнул от неожиданности. Перед доской стояла явно учительница: высокая, худая, с лицом загнанной лошади и с печальными мечтательными глазами, мечтавшими о том, чтобы скорее прозвучал звонок, скорее закончилась четверть, а затем и школьный год, и скорее бы наступили летние каникулы. Загнанной и забитой. И лицо чересчур бледное, и какие-то невесть откуда взявшиеся круги под глазами, и взгляд не то чтобы шальной, а несколько очумелый. На ней был мужской пиджак и юбка чёрного цвета; и пиджак и юбка висели на молодой женщине как на вешалке.
      «Бесятся! Если уже не сбесились!»
      Класс был длинный и узкий как кишка. От его внезапного появления шум мало-помалу стих. Разговоры прекратились. Все уставились на пришельца. «Чего новеньких никогда не видели?» — хотел сказать Стас, но почему-то в последнее мгновение прикусил язык.
      Падла приблудная!
      Мы сидели и балдели, балдели, балдели вдруг открывается дверь и на пороге — вваливается этот хмырь, замызганный как половая тряпка, волосы торчат в разные стороны. Нглая рожа: ни здрасьте, ни извините великодушно…- Ты кто? — А я — новенький! Новичок! Умора – полный атас – летит матрас! И откуда он такой сука выискался?! Падла приблудная!
      = Это ещё что за — явление христа народу?! — раздраженно пробормотала женщина с физиономией, как у Христа, снятого с креста. Впервые за весь урок её услышали. Вслед за тем она сделала такое движение, будто отряхивала капли крови, сочащейся с рук, и довольно грубо неожиданно для Стаса закричала на него: — Закрой дверь с той стороны! – повелительно.
      Валентину это не понравилось. Казалось бы, такая строгая учительница — позволяет себе орать на него, а класс её не слушается. Как же это так получается?
      = Я новенький! — заносчиво объявил Валентин, и хотя он сказал это тихо, но благодаря воцарившейся тишине его голос прозвучал как выстрел из ружья. Но тишина продолжалась всего какую-то секунду.
      = Новенький, на всё готовенький, — воспользовавшись случаем быть услышанным сообщил чей-то голос с задней парты.
      «Если новенький, то что теперь – опаздывать?!» — хотела взорваться учительница, но для этого – элементарно! – не было у ней больше сил. Пиджак и юбка сидели на ней как на вешалке.
      = Садись, — устало брякнула она.
      И Валька это понял, скорее по движению губ, чем услышал.
      = Не садись, — сказал чей-то ученический баритон весьма нравоучительно, — а присаживайся! Сколько раз можно повторять?!
      = Продолжаем урок, — устало махнула рукой затюканая лошадь у доски.
      Стасу стало очевидно, что учительницу эту здесь не то, что даже не уважали, а – травили. Или уже затравили? Кто знает? Во всяком случае, ею просто пренебрегали. Что она там говорит, никто не слушал. Он, конечно, не мог знать её поучительную историю.
      — .-.=.-.— — .-.=.-.— .
      Скучно! – как говаривал один горьковский герой.
      Но первое, что – это класс должен признать учителя хотя бы за учителя. «Сорванные уроки» – этот школьный профессионализм, так вот «Сорванные уроки» бывают у всех, даже у сильных учителей. Иногда вот найдет такое настроение на коллективчик, что настроить их на работу просто не представляется возможным.
      Но если…
      Разумеется, Валька этого не знал, но он сразу же почувствовал, что дела в этой школе дышат на ладан. Какая пионерская? Какая комсомольская организация? Так – для галочки.
      = Шарапаев! – закричала учительница. И лицо её всё было красное, но это помогало мало. На камчатке болтали вовсю, как будто они были на завалинке или в кино.
      Тем не менее уже в те молодые свои годы Валька совершенно самостоятельно пришел к мысли, что вся советская школьная система обучения совершенно неправильная. Эта мысль оправдывала его собственное пренебрежение как посещением школы, так и учебой, — и была своеобразной психологической защитой от того, что объективно он хотя обладал сообразительностью, но во многих вопросах был что называется малограмотным.
      Впрочем, на социальном дне, где он провел совместно с папашей пять лет, он был на голову выше большинства тамошних обитателей, которые тоже не блистали шибкой образованностью. Философствуя на досуге, а досуга у него было много, мальчишка рассуждал примерно так: никто никого не должен заставлять учиться. Надо поставить правилом: не хочешь учиться – ну и не надо! Пусть учатся лишь те, у кого получается.
      А вся советская система народного образования была построена именно на принудительном впихивании в мозги всякой ненужной премудрости, которая потом на 99 процентов в жизни не пригодится. Поэтому Валька был теоретически всегда на стороне тех, кто не хотел учиться.
      Однако отец регулярно убеждал его в том, он не прав и что какая бы ни была школа – плохая или хорошая — главное ведь знания. И умения. А школа может быть любой! Валька не соглашался ни на йоту. По его мнению, если система была плохой, её надо переделать!.. А то и вовсе упразднить за ненадобностью…
      …Валька понял, что надо наглеть – иного не дано, и плюхнулся рядом с миловидной девочкой в темно-вишеневой блузке с пышным бантом в тонкой рыжей косе. Та вскочила как ошпаренная. Реакция была неожиданной для Стаса. С его просвещенной точки зрения такая стремительность в движениях совершенно не подобала женскому полу. Для девочки во всяком случае.
      = Нет, нет, — заверещала она пискливым истеричным голоском. – Здесь занято. Здесь Люда. Надежда Петровна, скажите ему, шо за дела?! Пусть уматывает отсюда!
      = Новичок=дурачок! – брякнули с задней парты.
      = Шарапаев, четверть заканчивается, а у тебя три двойки, — стараясь перекричать шум, как можно громче почти орала учительница. – Что будем делать?
      Валька почувствовал как внутри него начинает накапливаться непонятная злость, грозящая превратиться в ярость. Он повернулся и стал рассматривать, прикидывая, кто из великовозрастных оболтусов такой голосистый и маститый остряк=самоучка. Вполне возможно воздыхатель этой веснушачтой пищалки.
      Впрочем, это были уже не мальчики, не совсем мальчики. Большая часть выглядели как настоящие «парубки» — слово, которое он совсем недавно услышал на этом полустанке. Кое-кто из них уже брились, у тонкого как глист с волнистым блесятщим как от масла черным чубом даже торчала узкая полоска усиков под картофелиной носа. В них Валька не мог не почувствовать родственные души. Ведь он тоже приходил в школу не для того, чтобы учиться. Он их прекрасно понимал но тут важно подчеркнуть, что понимал он их не совсем.
      Точнее: он их понимал. Но – не принимал!
      У него лично были такие «семейные обстоятельства», которые, как он считал, оправдывали его целиком и полностью, а у них что? Обуты, одеты, накормлены – им то чего выкобениваться. Вот у него отец – алкаш! Матери нет! Какая тут учеба? И какое поведение тут может быть, когда придешь со школы, а дома хоть шаром покати?! . Пусто! А они-то ведь с жиру бесятся, скоты! Сегодня он наметил постирушку…
      = Продолжаем урок, — устало махнула рукой загнанная лошадь у доски.
      = Продолжаем урок, — повторила она автоматически, даже не надеясь, что её кто-то услышит.
      И тут же вся классная комната в мгновение ока стремительно погрузилась в нарастающее бормотание как будто открыли шлюзы и хлынул водопад. Как Валька слышал краем уха, обсуждали его появление, его внешний вид и делали это весьма неодобрительно. Его рассматривали и сзади и спереди: редко кто искоса бросал быстрые взгляды, но большинство нагло обратившись затылком к учительнице, рассматривал новичка как музейный экспонат. Девочка, видя что её вопль о помощи останется воплем в пустыне, собрала свои тетрадки, книжки, и другие принадлежности…
      = Не боись! — поспешил ей сообщить Стас,- я, вообще-то, кусаюсь только когда сплю. Зубами к стенке!
      = А иди ты в жопу! – бормотнула она тихо, но Валька расслышал.
      = Ну, ну… Может, поосторожней на оборотах?! – его глаза вспыхнули
      Но она переметнулась на другую парту – села третьей к двум подружкам: толстушке и кикиморе в очках, позабыв, впрочем, даже свой носовой платочек с вышивкой.
      Стас окинул скользящим взглядом панораму класса. Смутное чувство искало разрядки. Вместо лиц были сплошные рожи. Поэтому первый вопрос сформулировался сам собой: «Будут бить или не будут?» За первым вопросом точно так же сам собой накатил второй:
      — А если будут бить, то когда? После уроков или на перемене?
      Захотелось подвигов. Он посмотрел на бородатого Мичурина, словно ожидая от него подсказки, но тот непроницаемо молчал.
      Ученики не только переговаривались, но и ходили по классу совершенно свободно.
      = Ты чего дергаешься?! – это кто-то из девочек, которые сидели как-то отдельно, как на острове Свободы, заняв три парты подряд, на каждой примерно по три человека, головка к головке. – Чимперный!
      = Ебарь=перехватчик, — довольно явственно среди общего шума.
      = Продолжаем урок, — устало махнула рукой загнанная лошадь у доски.
      «Наверное, вот тот, рыжий, он у них король…Мускулистый, накачанный…»
      Из философического настроения его вывела резкая боль в затылке, от которой он вынужденно дёрнул головой. Он понял сразу: стреляли шпилькой из резиночки… И это в десятом классе?! Тьфу! Но теперь он знал точно, что будут бить больно..
      = А я бы возник!
      = Шарапаев, четверть заканчивается, а у тебя три двойки, — стараясь перекричать шум, как можно громче почти орала учительница. – Ну и что мы с тобой будем делать? Снова вызывать родителей?!
      Кто это Шарапаев Валька так и не смог определить. Все сидели и разговаривали – и друг c другом, и с учительницей одновременно. «А что, правда, заканчивается четверть? – подумал Стас. – На носу, оказывается, ноябрьские праздники.
      — Разрешите выйти!
      В бодрящем осеннем воздухе воинственно торжественные звуки духовых оркестров. Народ, натянувший на себя польта, куртки, шубки, полушубки и полусапожки под красными знаменами выходит на демонстрацию-ю-ю…
      = Ну поставьте мне троечку, — прорезался таинственный Шарапаев, — ну шо вы такая принципиальная! Ну всё равно я за границу не поеду. И на фик мине сдалася тая загранка?!
      = А-шара- шара-шейк! Шейк! – напевал парень с блудливо-наглым лицом; он уже поставил стул к партам девочек – присоседился, и те вертихвостки заговорили с ним охотно и весело, не оглядываясь даже на учительницу.
      …С некоторых пор мы полюбили уроки Надежды Петровны. Только на них можно отдохнуть и поразвлечься…
      = Как тебя зовут? – ткнул в спину того парнишки, который сидел впереди него на воторой парте.
      Тот обернулся и покрутил носом, который был довольно длинным с раздвоением на пятачке. И тутже Валька почувствовал спереди отчаянно тошнотворно гнилостный запах.
      = Ффу! – скривился Парнишка. — Это ты набздел! Бизда!
      Его узкие длинные глаза как-то по-змеиному блеснули. Он поспешно зажал нос всей пятерней!, вскочил и подсел на камчатку, поддвинув какого-то парнишку. В классе уже творилось черт знает что.
      «Ну настоящий бардак!» . — ввернул новомодное слово Валька. За партами сидели по четыре, по пять человек, другие парты были абсолютно свободные, а учительница сцепилась с каким-то Шарапаевым, которого по-прежнему не было нигде видно, так как никто не стоял, но как будто он был тут самый главный виновник во всех тех неприятностях, что у нее не деражлась дисциплина и судя по всему ей придется расстаться с профессией учительницы, хотя в гороно, прадон районо, ей будут говорить и уговаривать сменить школу и т.п. Нуда, учителей катастрофически не хватало. А как будет всё на самом деле, одному аллаху известно.
      Парнишка всё еще зажимал нос руками и тыкал указательным пальцем на Стаса и с радостно блестящими змеиными глазами что-то гундосил собравшимся вокруг него ребятам. Буквально через несколько секунд, те зафыркали, закривились и заплевались прямо себе под ноги. Их рты показались в это мгновение похожими на жабьи, вместо глаз – мутно-белые пятна.
      = Продолжаем урок, — повторила она автоматически, даже не надеясь, что её кто-то услышит.
      И хотя Валька отмахнулся от этого видения, но всё же он почувствовал, как его лицо помимо воли напрягается судорожно и начинает гореть кожа на нём. Хотя такой эмоциональный всплеск был непонятен, по меньшей мере. Ведь, в принципе, ему было до фонаря: не детей же ему с ними крестить. Да еще до входа в школьное здание всё предприятие задумывалось, как ознакомительная неутомительная экскурсия. Так отчего же ему волноваться?!
      = Чушкарь! – долетело до его слуха. Он не понял точно значения этого слова, но оно было явно оскорбительным. «Чушка? Чушка – это вроде как поросенок, ну хорошо, б… ё…», — сформулировал он по=родному, народному…
      Нет, не таким он представлял себе новый коллективчик. Что-то внутри юноши заныло.
      Он встал и вышел к доске на середину класса. И когда он шел к доске он еще не знал, зачем он это делает, но чутьем понимал только одно: надо что-то сделать, иначе всё пропадет. Что именно должно было пропасть, непонятно было ни ему, ни мне – как автору — но его появление у классной доски с весьма даже издевательской надписью: Мы вас любим, Наденька! — наделало тишины, которая при первых звуках его голоса стала гробовой.
      = Я волком бы выгруз бюрократизьм! – заорал он изо всех сил несмотря на наступившую тишину, стремясь докричаться до директорского кабинета тоже.—К мандатам почтения нету! К любым чертям с матерями катись любая бумажка, но эту!..
      Это было единственное стихотворение, которое он знал наизусть. И то благодаря чисто случайному стечению обстоятельств. Это было любимое стихотворение его матери.
     

По длинному фронту купе и кают
      Чиновник учтивый движется
      Сдают паспорта датчан
      И разных прочих шведов…

      Как-то она пришла пьяненькая поздно вечером из горкома, где работала тогда еще инструктором в орготделе, и стала проверять уроки, и вдруг не с того заставила разучивать этот стих маяковского. Под влиянием ли того, что он впервые в жизни видел свою мать откровенно пьяненькой, то ли еще от чего, но Стасу это стихотворение запомнилось на всю жизнь.

      Берёт как бомбу,
      Берёт как ежа,
      Как бритву обоюдоострую…

      Его слушали: кто с возраставшей враждебностью, кто с плохо скрываемым удивлением, кто и скаким-то затаенным страхом…
     

= Я достаю из широких штанин
      Дубликатом бесценного груза:
      Читайте, завидуйте:
      Я – гражданин Советского Союза!…

      — .-.=.-.—
      А Валька?
      Он давно не читал эти стихи с таким удовольствием, не читал так звонко и гордо, со всем наслаждением посылая в притихших или подонков, или балбесов, слово за словом, как пулю за пулей из пулемёта.
      Закончив читать, он сделал эффектную паузу, в которой вдруг прозвучало:
      — Под идейного косит, падла приблудная!
      Валька сделал вид, что он не обратил внимания на этот весьма злобный выкрик, и затем громко сказал, обращаясь к учительнице:
      = А вы и не переживайте! Не дают вести урок! Ну и не надо! Забирайте журнал и – уходите! Стихи, они для людей, а не для свиней! – и тем самым заработал себе еще одного врага благодаря только одной покровительственной интонации своего гласа, вопиющего в пустыне.
      = Обломаешься! — первая реплика с камчатки с недвусмысленной угрозой. После этого в гнетущей тишине всем стало неуютно, ревожно и тоскилво.
      = Хорошо, мальчик! – сказала Надежда Петровна. — Спасибо, мальчик! Ты меня научил! Я так и буду делать! А сейчас садись, мальчик, и мы продолжим наш урок…
      = Хи-хи! Мальчик-с-пальчик, — девица с завивочкой. –
      = Под идейного косит, скотина! — громко
      = Какой ты гражданин – чушкарь недоделанный?!
      Валька насладившись и успокоившись чтением забойного стиха, словно сняв с плеч громадную ношу, прямо от классной доски пошел к двери. Через несколько секунд он уже был в пустом коридоре. Стены его почему-то были ярко=желтыми, что его несколько смутило, поскольку , вероятно, всё же они были другими, как будто электрического свету добавилось в связи с его появлением…
      Выйдя в школьный двор, запорошенный осенней листвой, бредя по бетонированной дорожке, Валька задумался: «А собственно на каком уроке я присутствовал – физики, математики или всё-таки русской литературы?» В памяти всплыла табличка: кабинет биологии. «Нет, всё-таки, наверное – биологии». Ему самому стало смешно…
      Прохладный ветерок опахнул разгоряченное лицо. Заглянул в грудь, так что Валька даже попытался застегнуться, но потом вспомнил, что верхней пуговицы нет и не предвидится.
      В такую погоду легко попасть впросак. Хуже нет, когда понадеявшись на бодрые слова диктора Всесоюзного радио и телевидения, оденешься налегке – тут тебя и прохватит сыростью и холодом – осенний ветер. Лучше уж попариться, чем дрожать как цуцик. Впрочем, через минуту другую его уже одолели совершенно другие проблемы: где бы достать пожрать…
      Х х х
      Плотный, похожий на гориллу, паренек с глазами слегка на выкате. Из—за своей припухлости, квадратности – нет, не это – главное соходство с обезьяной – это его длинные руки и ковыляющая походка, но как именно стрнно длинные руки давали ему превосходство в драках и борьбе, впрочем, ковыляющая походка сделалась предметом подражания для одноклассников; они тоже старались ходить так: шаркая и подтягивая ноги, как будто передвигались по клетке в зоопарке, а не по школьному коридоуру и классам.
      Вот что значит колоссальная сила положительного примера!
      А этот вновь прибывший парнишка ходил нормальным строевым шагом? Тем хуже для него. Подумать, мать его так-перета, тольько! Нормальным шагом… Как солдат. Гвардии рядовой. Ты чего маршируешь? Из армии, что ли
      Горилла требовал: «Дай содрать физику!» и тут же на подоконнике, начал что-то спешно переписывать – ручка чудом помещалась в коротких толстых пальцах, множно представить какие каркули и загогулины она выписывалав тетради из такого неудобного положения…
      Две школьницы: одна – тонкая, другая толстая, толкались у окна и повизгивали
      = Ты ж до конца написал?…
      Парень выругался: «Да ну её к… Курнуть охота»
      И побежал к выходу.
      Девочки, взяв друг друга под ручку, отставив задницы, говорил о своем, обсуждая последние новости: «Короче… кофточка, — Зелёная кофточка… Понимаешь?!» Кто-то из них был в Райцентре и видел, как народ давился за зелеными кофточкам в раймаге.
      = И будешь как крокодил зеленый! – при общем хихиканий закончила кучерявая – судя по всем не завивка перманент, самая настоящая – кудрявая, с большим носом… в профиль чем-то напоминающая Буратино.
      (Читать дальше — Глава пятая. Новые люди)